Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]
— Стой, стрелять буду.
Человек метнулся было прочь, в следующее мгновение он воздел руки вверх и загундосил с сильным чеченским акцентом:
— Братка Дарган, не стреляй, это я, Ибрагим из ларька.
— Что тебе нужно? — не опуская ружья, спросил казак.
— Я пришел забрать самовар, свадьбу отгуляли, вам он больше не нужен.
Самовар действительно брали в лавке у армяна в рассчете на некоторых непьющих женщин и старух, он возвышался на столе во дворе. Вещь была редкая и ценная, стоила хорошую лошадь.
— Дня было мало, что по ночам решил блукать?
— А когда днем, если закрываемся с заходом солнца, да и ночь только наступила, — обрел свой голос Ибрагим. — Прости, братка Дарган, что побеспокоил, в другой раз пораньше забегу.
Казак опустил ружье, переступил с ноги на ногу, он понимал, что оглашенный чеченом повод имел вес, но интуиция подсказывала, что отговорка придумана заранее. Настораживало само появление вхожего в любой двор Ибрагима, станичные собаки тоже знали его, ни одна не взлаяла, не чужим он стал и в казачьей среде после того, как выкрестился в православные. Если прислужник в лавке до сих пор не порвал с правым берегом Терека, лучшего лазутчика разбойникам сыскать было бы трудно.
— Коли пришел, забирай самовар и отваливай, а днем приходить не надо, — принял наконец решение Дарган. — Если бы я тебя не разглядел, то пулю в лоб как пить вогнал бы.
— Не желай смерти другим, она сама за тобой ходит, — направляясь во двор, как–то туманно обмолвился Ибрагим. Возвращаясь с самоваром, добавил. — Спасибо, братка Дарган, теперь мой армян успокоится.
— Скажи хозяину, что мы можем его купить.
— Я знаю, но зачем вам два.
И снова, когда Ибрагим пошел по улице, собаки не подали голоса, словно они были приручены и служили ему верой и правдой. Этот парадокс отозвался в голове казака неприятными мыслями. Он терялся в догадках, соображая, кто из чеченов мог подключиться к кровной мести, если из семьи Ахмет — Даргана, по слухам, в живых оставалась лишь одна дочка с маленьким ребенком на руках. А что охота продолжается, он перестал сомневаться, как только признал в ночном госте Ибрагима, слишком осторожно тот вел себя. Да и кому понадобился самовар, если станица со всеми жителями давно погрузилась в глубокий сон.
— Кто был? — спросила девушка, стараясь незаметно спрятать пистолет под кровать.
— Ибрагим за самоваром приходил, который мы на свадьбу брали.
— Ночью!?
Дарган ничего не ответил, нырнув под одеяло, обнял горячее тело супруги, сунул нос в густые волосы, которые отдавали запахом степных трав…
Хата и правда оказалась внушительных размеров, поднятая на столбы в три аршина, в то время, как другие куреня только на два, она походила на большой корабль, неизвестно каким ветром занесенный в предгорья Кавказа. Но и здесь Терек по весне показывал такой буйный характер, затопляя все вокруг полой водой, что иной год из нее выглядывали одни макушки деревьев. Дарган вместе с женой обследовали строение, подбираясь к ведущей вовнутрь высокой лестнице, за ними в галошах семенила старшиниха.
— Изба хорошая, лет пять как отстроили, — выговаривала она. — Мой хозяин завозил лес еще из Пятигорской, тогда потише было. Бревна на стены пошли дубовые, доски на полах тоже из дуба, обналичка из ельника, воду высушивает что твоя половая тряпка.
— А столбы? — Дарган постучал по толстым кругляшам под избой, заранее зная ответ.
— Дубовые тожить, столетние комеля, на них все сооружение держится. И плахи на столбах, и лестница из дубовья.
Они взошли по ступенькам, отворили входную дверь, четыре просторных комнаты с несколькими широкими окнами расположились вокруг пятой, служащей и гостиной, и горницей в одном лице. В спальнях нетронутыми стояли деревянные кровати, в столовой столы со стульями, а в детской на толстых веревках покачивалась подвешенная под потолком за крючок люлька.
— Для внучков готовили, — с дрожью в голосе выговорила старшиниха. — Оба сына и враз, за отцом следом, словно приснилися. Они все и сейчас приходят…
Казак переглянулся с девушкой, заторопился к выходу, за ними зашаркала галошами старуха. Дом был обнесен забором, внутри подворья высилось несколько строений для лошадей и домашнего скота. Обойдя хозяйство вокруг, Дарган остановился посреди двора, с сомнением поцокал языком:
— Кажись, права ты, Софьюшка, для нашего табуна места здесь будет маловато.
Девушка перегнулась через забор, осмотрела прилегающую местность, затем повернулась к Даргану. На лбу появились несколько морщинок:
— Надо забор отодвигать туда, тогда площадь станет больше.
— Там канава, а за ней станичные куреня.
— Канава надо засыпать земля.
Казак подошел к тому краю, на который она указала пальцем, подумал, что поработать придется до седьмого пота, но вместе с территорией за столбами на дворе уместился бы табун и побольше. Он искоса взглянул на жену, снова поймал себя на мысли, что с каждым разом она нравится ему сильнее, в первую очередь нездешним умом. Местные девки были гожи на все, они не только содержали хозяйство, но часто становились рядом с мужьями, превращаясь в ни в чем не уступающим им молодцов. Сообразительностью они отличались даже большей, чем мужчины. Но настоящим умом Господь обделил что одних, что других — из века в век станичный уклад оставался прежним, не меняясь в лучшую сторону, словно близкие соседи — горцы — обладали способностью передавать лишь негативный пример. Впрочем, никакого иного сравнения у них не было.
Дарган хотел отойти от забора, когда гортанный голос заставил повернуться в ту сторону.
— Ана сени! Чем ты будешь брать флинту, ружьем или лошадьми?..
Возле лавки армяна стояли трезвый Ибрагим и успевшие изрядно причаститься два казака. У одного из терцов дочка была на выданье, у другого сын вымахал в зрелого жениха. Скорее всего, разговор велся о скорой их свадьбе. Отец невесты смачно сплюнул на землю, положил руку на рукоять кинжала:
— Ружья у меня аж три, с войны привезенные, — принялся рассуждать казак. — А вот дончаков или кабардинцев я бы прихватил еще, сыновья подтянулись уж до плеча.
— Тогда подскажи своему другу, чтобы сватов он посылал сначала к Даргашке, от французов тот целый табун пригнал, а уж потом пусть завертают к твоему куреню, — язвительно сказал Ибрагим.
— Табун у Даргана царский, он и под Пятигорской конями разжился, когда с абреками в ущелье схлестнулся.
— Даргашка и бабу отхватил, любо–дорого посмотреть, — со смешком добавил второй собеседник. — На свадьбе наших скурех так подрезала, что девки дорогу на его баз забыли.
